«Система добивает то, что не сделала болезнь»

Принимаемые в последнее пора меры по облегчению доступа к обезболиванию не привели к снижению суицидов онкобольных. В Минздраве заявляют, что трудностей с получением обезболивающих препаратов сейчас дудки, а причиной, по которой люд решаются свести счеты с жизнью, чаще итого становятся  психические расстройства. О том, как распространены такие расстройства среди онкобольных, и можно ли их предупредить, «МедНовостям» рассказала директор проекта по психологической поддержке онкобольных «СО-действие» Ольга Гольдман. 

«У нас нездоровый всегда должен вымаливать то, что ему положено по закону»

– По словам министра здравоохранения Вероники Скворцовой, после ряда суицидов онкобольных «были приняты строжайшие меры по обеспечению каждого нуждающегося обезболиванием». А сами суициды связаны «не лишь с хроническими болями, но и изменениями со стороны мозга: восприятия, эмоционального фона человека».

– Подлинно, невозможность получить обезболивание – это не единственная вина, толкающая людей на самоубийство. Почитай 90% онкологических больных находятся в депрессивных состояниях, а 40% из них требуется медикаментозное лечение. Мы 8 лет работаем на телефоне психологической помощи, обслужили за это пора больше 80 тыс. звонков со всей страны, и неплохо видим эти проблемы. Однако утверждать, что все случаи суицидов не связаны с обезболиванием и с проблемами получения лекарств, невозможно. Потому что у нас нездоровый всегда должен вымаливать то, что ему положено по закону. Когда человек вынужден вначале доказать врачу, что у него подлинно болит, а потом три дня ожидать выписки лекарства, это не добавляет оптимизма.

Сейчас проблема с обезболиванием возникает, в основном, в ситуации первичной выписки препаратов, которая занимает намного больше времени, чем вторичная. Врачи не сообщают вовремя больным и их родственникам о том, что им необходимо заране прикрепиться к паллиативной службе, принести выписку, условиться с терапевтом, что если будет нужно, он скоро выпишет рецепт – чтобы он все эти бумажки заполнил до того, будто возникнет срочная ситуация. И плюс наши врачи не лишь не объясняют больным, однако и все еще сами не понимают, что болевой синдром нужно врачевать в самом начале, иначе он развивается уже неотвратимо. В итоге люд обращаются за помощью уже тогда, когда боль становится нестерпимой. Лечение боли считается сейчас новым словом в нашей медицине, хотя за рубежом это работает уже сто лет.

В отсутствие медицинской культуры и информирования пациентов больные вынуждены сами выяснять, на что они имеют право. Однако мало у кого есть для этого ресурсы. Мы изучали структуру запросов на нашей «горячей линии», и, в частности, больных в последней, четвертой стадии. За заключительный год на 40% выросло число звонков по всем вопросам, кроме обращений к медицинскому юристу. У людей в таком состоянии уже дудки сил заниматься выяснением своих прав. Больные в 4 стадии уже не будут три дня обивать пороги. И их родственники предпочтут побыть дома со своим близким человеком, чем сидеть под кабинетами поликлиники, выбивая эти несчастные трехкопеечные лекарства.

2,5 млн онкобольных в нашей стране – это самая уязвимая группа населения. И по ним весьма резко ударили изменения, которые произошли в здравоохранении. Уже не говоря о том, что и до этих изменений тоже все было не слава Богу. Сейчас, так, в ужасной ситуации оказались федеральные льготники – инвалиды, и особливо дети и сопровождающие их родители, которым больше не оплачивается проезд на лечение до федерального учреждения. У людей дудки возможности узнавать эти новые правила, они обессилены, заняты лечением, и никак не могут становиться сами себе юристами, врачами, и психологами. Система добивает то, что не сделала заболевание.

15% больных не возвращается после получения диагноза

– А что все-таки с теми 40% больных клинической депрессией, которую надобно лечить медикаментами? Их лечат? Или все ограничивается лишь констатацией факта психических расстройств.

– Онкопсихология давным-давно являются стандартом помощи больным в Европе и США, где психиатров обучают диагностике и лечению сопутствующих онкозаболеваниям психических расстройств. Однако в российском стандарте онкологии дудки работы медицинского психолога. У нас в онкологической службе вообще отсутствует такое понятие, будто психологическая и психиатрическая составляющая. Система ОМС не оплачивает такие услуги, и в онкодиспансерах за весьма редким исключением нет таких ставок.

Наша медицина тратит большие денежки на дорогие лекарства. Однако не находит средств на ставку медицинского психолога и организации службы мониторинга психологического состояния и поддержки тем, кому это необходимо. Этак поступают единицы лечебных учреждений, где главные врачи понимают, что кроме больного тела у человека кушать еще душа, настроения, страхи. И уж тем более ни у кого не доходят руки до находящейся в сильнейшем стрессе семье.

В России нужно направлять систему, при которой лечащий доктор, если он видит признаки клинической депрессии, должен устремить больного к медицинскому психологу, к врачу психотерапевту, которые верно оценят его состояние. Весьма часто такие состояния связаны с отсутствием коммуникации с врачом. Нередко доктор за 3 секунды сообщает больному его диагноз. А после этот больной звонит нам с вопросом, что ему сейчас делать, куда обращаться. Бывает, что человек вообще не понимает, что у него за диагноз.

Однако и винить врачей, не имеющих ни специального образования, ни навыков общения с тяжелыми пациентами и их семьями, тоже невозможно. Кто-то может сам дойти до многого в результате большого опыта, однако таких врачей не немало. Чаще они просто не могут наименовать пациенту диагноз, обсуждать эту тему, особливо, если у этого больного плохие шансы. Медики «выгорают» в таких ситуациях. Любой врач – прежде всего человек, и он тоже пытается защититься от этой реальности. Однако в мире давно уже разработаны технологии, будто врачу безопасно для себя и для пациента знаться с ним на самые сложные темы. А присутствие медицинского психолога в медорганизации облегчает эту задачу.

У нас кушать неофициальная статистика, по которой до 15% больных не возвращается к врачам после получения диагноза онкозаболевания. Что с ними происходит, никто не знает.

Однако, когда рядом с онкологом работает психолог, какой снимает у больного этот первичный шок, то взаимопонимание и следование указаниям врача повышается в разы. Соответственно повышаются шансы человека на поправка. При онкозаболевании исключительно важен настрой пациента. Если он не хочет существовать, он не вылечится. Психологическая поддержка нужна на всех этапах онкозаболевания: и во пора активного лечения, и при реабилитации. Когда человек прошел чрез этот ад, у него возникает проблема: «А зачем мне дальше лечиться и вообще существовать с этим диагнозом». Это весьма сложная психологическая проблема, с которой нужно профессионально трудиться. Но сейчас это не является приоритетом нашей медицины.

«Чтобы изменить систему, потребуются годы»

– На днях основной психиатр Минздрава Зураб Кекелидзе сообщил о том, что московские онкологи пройдут курс психиатрической подготовки – в ГНЦ социальной и судебной психиатрии имени Сербского готовят учебную программу, которая поможет врачам верно оценивать психологическое состояние онкопациентов и вовремя показывать у них признаки депрессии.

– Весьма хорошо, что психиатрическая служба обращает внимание на эту проблему, это взор в правильном направлении. Но проблему надобно решать системно, а не штопать ее, ставя все новые заплатки. Разумеется, онкологи должны знать и соображать психологические проблемы своих пациентов. Однако лечение этих проблем не входит в их обязанности.

Во-первых, они и этак страшно загружены и, кроме того, онкология самая «выгораемая» после реаниматологии медицинская специальность. Во-вторых, самый неплохой онколог не сможет быть таким же психиатром. И все закончится тем, что психотропные препараты попросту начнут выписывать всем сряду.

Каждый должен заниматься своим делом. И онколог, если у него кушать подозрение, что пациенту нужна поддержка другого специалиста, должен владеть возможность подключить его к процессу лечения. Покамест в стандартах не появится записи о том, что онкобольному в качестве лечения необходимо наблюдение у психотерапевта, ни одинешенек главврач не сможет прочертить работу такого специалиста чрез ОМС. Именно поэтому сейчас и пытаются обучить хоть чему-нибудь онкологов.

В ноябре в России прошел съезд Ассоциации онкопсихологов, какой принял резолюцию с просьбой к Минздраву обнаруживать психологическую службу хотя бы в онкодиспансерах. Однако никакой реакции не последовало. Вы же понимаете, что для того, чтоб это произошло, нужно переписывать стандарты лечения, понимать со ставками. Возможно, где-то на местах что-то и стараются мастерить, но чтобы изменить систему, потребуются годы. Поэтому мы вот такими, фактически партизанскими методами выполняем эту функцию государства и хотя бы консультируем людей по телефону.

– Вам известен хоть одинешенек пример такой работы «на местах»?

– К сожалению, лишь один. Это частная клиника, в которой перед тем, будто сообщить пациенту тяжелый диагноз, его состояние оценивает медицинский психолог. Объявляют этот диагноз разом три человека: психолог, лечащий доктор и зав. отделением. Это, разумеется огромная трата времени врачей, однако зато пациент понимает, что все тут о нем заботятся, желают ему выздоровления и будут его врачевать. Но это частная клиника, которая зависит от денег клиентов. Я была приятно удивлена их технологией работы, и порадовалась за их пациентов, однако, к сожалению, далеко не все больные, точнее произнести, практически никто не может себе позволить платное лечение онкозаболевания.  

МедНовости.ру